Восемьдесят лет назад, 10 ноября 1933 года, Иван Бунин получил известие о присуждении ему Нобелевской премии в области литературы. Сам писатель считал, что основную лепту в его мировое признание внёсли первые части итогового романа «Жизнь Арсеньева». В решении же Шведской академии указывалось иное обстоятельство: «строгий артистический талант, с которым писатель воссоздал в литературной прозе типично русский характер».
«Литературная газета», орган Союза писателей СССР, тоже не прошла мимо этого события:
«Нобелевская премия по литературе за 1933 год присуждена белогвардейцу-эмигранту И. Бунину. Белогвардейский Олимп выдвинул и всячески отстаивал кандидатуру матёрого волка контрреволюции Бунина, чьё творчество, особенно последнего времени, насыщенное мотивами смерти, распада, обречённости в обстановке катастрофического мирового кризиса, пришлось, очевидно, ко двору шведских академических старцев».
Вряд ли Иван Алексеевич когда-то узнал об этой публичной оценке своего творчества, данной в многострадальном Отечестве. Она была, конечно, ангажирована и грешила против истины: одним из первых кандидатуру Бунина к присуждению Нобелевской премии выдвинул Ромен Роллан, а его в симпатиях к белогвардейцам было трудно уличить.
А если бы вдруг каким-то образом о реакции новоиспечённых критиков Бунин и узнал, первый нобелевский лауреат среди русских писателей с полным правом мог говорить, причём без всякой натяжки:
«Как ни грустно в этом непонятном мире, он всё же прекрасен».
