Большой русский писатель Василий Белов отошёл ко Господу, и я ещё вчера взял «Плотницкие рассказы»: благодарный читатель, вернее, почитатель таланта, открывающий книгу, — это и есть лучшая память ушедшему от нас литератору.
Сколько в этой повести (она воспринимается как новелла) поэтических описаний, она вся пронизана лирикой: неслучайно Василий Иванович позиционировал себя поначалу как поэт.
Но есть тут и суровая проза жизни. Столоначальница районного загса, где герою повести, сельскому отроку, пришлось выправлять метрики для поступления в техникум, видимо, переполненная презрением к своему беззащитному просителю, на него даже не взглянула. В довершение ко всему не оказалось у паренька и выписки из похозяйственной книги, и чинуша «с бородавкой на жирной щеке» заставила его уйти, мягко говоря, не солоно хлебавши.
Если называть вещи своими именами, парень пешком, в одиночку, «огрел почти сто пятьдесят километров» пути, где опасность мерещилась за каждым поворотом просёлка, где пошаливали лагерные беженцы, раскиданные за «колючкой» по всему Русскому Северу. Вот из-за этой дамочки, вошедшей в административный восторг, лирический герой Белова и стал ходоком: он три (!) раза, с весны до осени, обивал пороги этого учреждения, чтобы советская бюрократическая машина в лице заведующей вынесла ему окончательный приговор:
«Я тебе выдать свидетельство не могу! — закричала она, словно глухому. — Никаких записей на тебя нет! Нет! Ясно тебе!»
Как же будут донимать по жизни писателя эти вечные, непотопляемые бюрократы, однажды заставившие его даже разреветься — «от голода, от усталости, от одиночества и ещё от чего-то»!
Пожалуй, я соглашусь с Беловым:
«Обиды отрочества — словно зарубки на берёзах: заплывают от времени, но никогда не зарастают совсем».
